Кто из декабристов смог вырастить из семечка раскидистую яблоню во дворе алексеевского равелина
Обновлено: 18.09.2024
Здравствуйте, дорогие друзья. Приветствую вас на канале "Дачные истории".
В сегодняшний статье своим опытом закладки сада плодовых деревьев выращенных из семян, а не как большинство из нас привитыми саженцами делиться наш читатель из Орловской области П.И. Кортон.
Опыт приходит не сразу. У человека нецелеустремленного, того и гляди, опустятся руки. Ну а настойчивые добиваются своего ценой долгих усилий, и тогда даже не самые роскошные плоды кажутся самыми сладкими на свете.
Вспоминаю далекие 80-е годы. Длинная очередь выстроилась в закутке у рынка - дают саженцы яблонь и груш. Матерые садоводы солидно обсуждают достоинства и недостатки каждого сорта.
На второй год осенью насеял крупного речного песка, семечки старался брать посвежее - опять же от покупных яблок, и посеял все в парник на глубину 3-5 см. И вот удача - в середине июня выглянуло несколько ростков. В первый год я их не трогал. Подкармливал только раствором коровяка и слегка припудривал золой. На второй год выкопал для каждого саженца - они уже были длиной 20 см - яму диаметром полметра, глубиной 50-60 см.
На дно укладывал слои перепревшего коровяка сантиметров на 5 и такие же слои верхней земли. Сверху рукой сделал небольшую лунку, полил ее и посадил саженец с комочком земли. Уход заключался в поливе свежим раствором коровяка и прополке. В промежутках между деревцами посадил картофель. Друзья надо мной смеялись, говорили, что ничего у меня не вырастет, так как саженцы не привиты, но я твердо верил в удачу.
Сергей Петрович АЛЕКСЕЕВ
1825 год. Декабрь. В Петербурге, в тогдашней столице
Русского государства, вспыхнуло новое восстание против царя и
крепостных порядков. Главными его участниками были молодые
офицеры и передовые люди русского общества.
Но и это восстание было разгромлено царём. Декабристов было
мало. Они не решились поднять против царя народ. Они
О декабристах - людях отважных, благородных, глубоко
преданных идеям освобождения народа, - вам и расскажет третья
повесть, вошедшая в эту книгу. Она так и называется
Глава первая. Сенатская площадь
МЧАЛ В ПЕТЕРБУРГ КУРЬЕР
ШУМНО СЕЙЧАС У РЫЛЕЕВА
НОЧЬ. ТИШИНА. СПИТ ПЕТЕРБУРГ
БАРАБАНЩИКИ БЬЮТ ТРЕВОГУ
ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО, ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО
"ПОЧЕМУ НИКОГО НЕ ВИДНО?!"
"МЫ БЫ В ОДИН МОМЕНТ. "
СТОЯТ НА ВЕТРУ СОЛДАТЫ
КАКОЙ ГРЕНАДЕРСКОЙ РОТЫ?
Глава вторая. Жив, не убит солдат
ЖЕЛВАКИ НА ЩЕКАХ ИГРАЮТ
ГОЛОС ЛЬВИНЫЙ, ПИСК МЫШИНЫЙ
"ЭТОТ ДУРАЦКИЙ СЛУЧАЙ"
ОТЕЦ СЕРАФИМ И ОТЕЦ ЕВГЕНИЙ
ЧТО ОТВЕЧАЕТ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ
ГРУДЬЮ НА ПУШКИ
ЖИВ, НЕ УБИТ СОЛДАТ
Глава третья. Гроза на юге
ЗВЁЗДЫ ГОРЯТ, КАК СВЕЧИ
Глава четвёртая. После боя. Снова бой
"ГДЕ АЛЕКСАНДР БЕСТУЖЕВ?"
ЛУНИН И ЗАЙЧИКОВ
СТАРШИЙ ИЗ ЧЕТЫРЁХ
"ПРАВДУ СВЯТУЮ, НЕГОДНИК, ПИШЕТ. "
"ЕСЛИ ВМЕСТО ФОНАРЕЙ. "
Глава пятая. Алексеевский равелин
ЭТО ЕЩЕ СТРАШНЕЕ
СЛУХ НА СЛУХЕ СИДИТ ВЕРХОМ
Глава шестая. Понравился чем-то солдат государю
ОСТАВЛЕН В ПОДОЗРЕНИИ
Глава седьмая. Русские женщины
КОРОТКОЕ СЛОВО "НЕТ"
ЕЛЕНА, МАРИЯ, ОЛЬГА
С НЕБА, СО ДНА МОРСКОГО
Глава восьмая. Царская милость
"РАДИ ВАШЕЙ ЖЕ ПОЛЬЗЫ"
Глава девятая. "Сила в злодеях есть"
СОДЕРЖАТЬ И ДОНОСИТЬ
"СТРУН ВЕЩИХ ПЛАМЕННЫЕ ЗВУКИ. "
Глава десятая. Двойная память
Г л а в а п е р в а я
МЧАЛ В ПЕТЕРБУРГ КУРЬЕР
Из Таганрога, от берегов Азовского моря, мчал в Петербург курьер. Курьер был в высоком военном звании.
И если вдруг на почтовых станциях не находилось в тот час лошадей, тряслись и бледнели начальники станций.
- Из-под земли достать лошадей! В Сибирь упеку! - громыхал курьер. Сгною! Самих в упряжке бежать заставлю!
- Свят, свят, - крестились начальники станций. - Упаси в другой раз от таких гостей.
1825 год. Ноябрь. Осень стоит на юге. На севере выпал снег. То в таратайке летит курьер, то несётся в кибитке, в санках. Верста за верстой, верста за верстой. Хрипят, задыхаются в беге кони. То брызнут в прохожих копыта грязью, то снежные вихри взобьют полозья.
Из далёкого Таганрога с берегов Азовского моря мчит в Петербург курьер. А справа и слева лежит Россия.
Россия, Россия! То степью она раскинется, то прошумит дубравой. Зябью посмотрит в небо. Топью болотной ляжет. Встанет сосной и елью.
Мчит в Петербург курьер. А слева и справа лежит Россия.
Россия, Россия! То песней она откликнется, то в горе людском притихнет. То упадёт в молитве, то в гневе народном Россия вздыбится.
А следом несутся слухи:
- Может, снова война с неверными. (В те годы Россия часто сражалась с Турцией.)
- Может, снова явился Разин. (Не забыт он, не стихает в народе молва о Разине.)
- Может, царь-государь забыл в Петербурге сверхважный, сверхтайный, сверхсрочный пакет и гонит за ним курьера. (В те дни русский царь Александр I был как раз в Таганроге.)
Мчит в Петербург курьер. Верста за верстой, верста за верстой. Хрипят, задыхаются в беге кони.
Примчал наконец в Петербург курьер. Сдержал лошадей у Зимнего. Бросился в царский дворец.
- К его высочеству великому князю Николаю Павловичу. Из Таганрога.
Распахнулись немедля двери. Принял великий князь Николай гонца.
Замер курьер, как солдат на параде:
- Ваше высочество, в Таганроге.
- Так что в Таганроге?
- Горе какое, горе.
- Короче давай, короче!
- В Таганроге скончался царь.
Николай быстрым шагом прошёл по комнате, проверил, хорошо ли закрыты двери. Вернулся. Палец поднёс к губам:
Алексеевский равелин
(Время заточения, переводов из одного места на другое и проч.)
Мне было невыносимо грустно, до боли тяжело на душе с той минуты, как посетил меня смиренный пастырь душ, этот седовласый священник, это смешное, жалкое орудие деспотизма.
Я не мог сомневаться в участи, мне назначенной, и ждал смерти спокойно, даже с нетерпением, и в самом деле, мог ли я ожидать пощады. Мог ли ожидать пощады человек, взбунтовавший полк, шефом которого был брат будущего императора, где не было ни одного члена нашего Общества, где самое приготовление к бунту сопряжено было с неимоверною осторожностию, потому что подозрительное правительство осетило все гвардейские полки мириадами шпионов, где даже Щепин-Ростовский, так решительно действовавший 14 декабря, не только не был членом, не имел ни малейшего понятия о цели, намерении, даже о существовании Общества, человек, приведший полтора батальона Московского полка на площадь первым, невзирая на измену Якубовича . И впоследствии, на третьи сутки, я, добровольно явившийся во дворец на суд моих врагов, был арестован в полном гвардейском мундире, связан веревками, как последний уличный забияка, проведший в таком положении двое суток без сна, почти без пищи на дворцовой гауптвахте, где чуть не через час, как микстуру, я должен был глотать приемы унижения и ругательств. Когда, наконец, при третьем ночном допросе я, чтобы не впутать других, постоянно отвечал: "Ничего не знаю и ведать не ведаю" -- гневный деспот, выбежав из кабинета и оторвав клочок бумаги, написал: "В _к_р_е_п_о_с_т_ь_ _е_г_о_ -- _в_ _ж_е_л_е_з_а!" -- и когда комендант Сукин, исполняя высочайшую волю, заковал меня и похоронил в одном из гробов Алексеевского равелина -- после всего этого,-- повторю,-- мог ли я чего-либо ожидать, кроме смерти?
И я ее ждал каждую минуту и призывал, как единственную спасительницу от томительной неизвестности. Я находился в экзальтированном настроении христиан-мучеников в эпоху гонений. Я совершенно отрешился от всего земного и только страшился, чтобы не упасть духом, не оказать малодушия при страдании земной моей плоти, если смерть будет сопровождаться истязаниями.
В одну из таких минут отворяются двери моей тюрьмы. Лучи ясного зимнего солнца ярко упали на седовласого старика в священническом облачении, на лице которого я увидел кротость и смирение. Спокойно, даже радостно, я пошел к нему навстречу -- принять благословение, и, принимая его, мне казалось, что я уже переступил порог вечности, что я уже не во власти этого мира и мысленно уже уносился в небо!
Он сел на стул подле стола, указывая место на кровати. Я не понял его жеста и стоял перед ним на коленях, готовый принести чистосердечное покаяние на исповеди перед смертью.
-- Ну, любезный сын мой,-- проговорил он дрожащим от волнения голосом, вынимая из-под рясы бумагу и карандаш,-- при допросах ты не хотел ничего говорить; я открываю тебе путь к сердцу милосердного царя. Этот путь есть чистосердечное признание.
С высоты неба я снова упал в грязь житейских дрязг.
В служителе алтаря я должен был признать не посредника между земною и небесною жизнию, не путеводителя, на руку которого опираясь, я надеялся твердо переступить порог вечности, но презренное орудие деспотизма, сыщика в рясе! Я не помню, не могу отдать верного отчета, что сталось со мною. Я поднялся с колен и с презрением сказал:
-- Постыдитесь, святой отец! Что вы, несмотря на ваши седые волосы, вы, служитель Христовой истины, решились принять на себя обязанность презренного шпиона?
-- Я сожалею о тебе,-- отвечал он в смущении и вышел.
Как подстреленный сокол, из поднебесья упал я на землю и стал озираться. Угар экзальтации начал испаряться, и прозаическая действительность, волею или неволею, начала вступать в свои права -- я начал осматривать свой гроб, где мне предназначено испытать муки, гораздо тягостнее самой смерти. Моя тюрьма была комната довольно пространная, в восемь шагов длины и шесть шириною. Большое окно за толстою решеткою из толстых полос железа было сплошь замазано известью, и ко мне проникал какой-то таинственный полумрак. Против окна дверь в коридор, где ходил безответный часовой, обутый в мягкие туфли, чтоб его шаги были неслышны и чтоб он мог незаметно для слуха узника подойти к двери и наблюдать каждое его движение в четыреухгольное отверстие, прорезанное в двери и закрытое темного цвета занавескою. Направо от входа деревянная кровать с жидким, грязным матрасом, покрытым простынею из грубого холста, с перяною подушкою и одеялом из серого солдатского сукна. Подле кровати деревянный стол и такой же табурет. Печь выходила углом в комнату, налево от входа. Стены, выбеленные известью, были все исчерчены надписями, иероглифами, силуэтами и прочими досужими занятиями живых мертвецов.
Ревнивая осторожность тюремщиков тщательно их соскабливала, и нельзя было не пожалеть об этом. Какую бы страшно замогильную хронику можно было прочитать в сжатых фразах, в рисунках страдальцев! Какое бы назидательное занятие, какой урок терпения мог бы почерпать нововступивший мертвец, читая на стенах их свою будущую участь! Я старался разбирать некоторые, частию уцелевшие от скребка; читал, рассматривал с настойчивостью человека, у которого так много часов, давящих душу его, как свинец. Но увы. все напрасно. У некоторых фраз уцелели только несколько начальных букв, у других обратно, у иных уцелели средние буквы. Силуэты и портреты, по большей части женские, и два изображения стариков, вероятно пощаженные потому, что не могли говорить. Но сколько любви, сколько потерянного счастья можно было прочитать в их изображении. Под одним портретом молодой девушки, дышащим какой-то неземною любовию, я долго старался разбирать по уцелевшим буквам четверостишие. Я читал и соображал так:
Ты на . бы., м.. бог
Но т. уж в .
Моли.. .. там . прекр.
Чт.. я ско. т. уви.
Я этот иероглиф понял так:
Ты на земле была мой бог,
Но ты уж в вечность перешла,
Молись же там . прекрасная,
Чтоб я скорее там тебя увидеть мог.
Под мужским портретом я разобрал: "..ат я .ешил.. на самоу. ", как я понял: "Брат, я решился на самоубийство". Около портрета молодой женщины я с трудом прочитал: "Прощай, maman, навеки". Какие назидательные нравоучения для нового постояльца гробовой квартиры. Под гнетом таких впечатлений, я долго бродил по моей клетке, осматривая каждый ничтожный предмет, прислушиваясь к каждому звуку. Слух изострился от постоянного напряжения до невероятной чуткости. Я даже мог сосчитать неслышные шаги часового от моего No до конца коридора. Я сосчитал двадцать восемь шагов. Значит, от моего No вправо, вычитая по два шага на толстоту стен, было еще три нумера.
Впоследствии, когда нас водили в тайное судилище или, при наступившей весне, в сад, закрывая голову колпаком, я насчитал от моего No влево до выхода еще 16 NoNo, следовательно, всех NoNo было, с моим, 20. Гуляя в саду, а заметил, что выход в сад, соответствующий входу в теремное здание Алексеевского равелина, находился посредине фаса одной из сторон треугольника, внутри которого и был разведен маленький наш садик, и что другая половина фаса, налево от входа, была занята кухнею и помещением секретной команды, оберегавшей узников. Это я заключил по дыму из труб летом, когда печки у нас уже не топились, и по людскому говору, чего не было слышно в наших могилах. В плане это человеколюбивое заведение можно изобразить так:
Я дико по тюрьме бродил,
Но в ней какой-то холод был;
И веял от стены сырой
Какой-то холод гробовой.
Он, сидя в башне за стенами,
Лишен там, бедненький, всего,
Жалеть бы стали вы и сами,
Когда б увидели его, и т. д.
Всякому покажется непонятным, каким образом мы могли понимать друг друга с таким ограниченным числом звуков. Я скажу в ответ, что все зависит от привычки. Вам, вероятно, случалось встречать в своей жизни множество косноязычных, и Вы их понимали, употребляя некоторое умственное усилие. Вы встречали картавых, шепелявящих, Вы встречали многих и из разных концов нашей матушки-Руси, где сплошь да рядом заменяют одни согласные другими и с гласными поступают так же. Ну, теперь вообразите субъекта, который в одном лице совместил все эти недостатки, и он ведет с Вами речь. Не спорю -- Вы будете в большом затруднении сначала понять его, но если речь Вас интересует, Вы наконец ее поймете -- а меня с братом интересовало каждое слово. Теперь Вам будет понятна наша азбука.
Для Вас будет и скучно и утомительно читать подробное исчисление всех тонкостей наших сношений. Сигналы, предостережения, сокращения, а главное, знак, что я понял фразу, хотя бы она только начиналась одной буквой. Этот знак способствовал быстрой текучести речи, а часто весь разговор состоял из начальных букв фразы, беспрестанно прерываемой знаком, что "я_ _п_о_н_и_м_а_ю". К довершению полного изображения картины я должен упомянуть об обожженной палочке из веника, случайно выроненной, когда подметали мой каземат. Эта обожженная палочка заменила мне пальцы, распухшие от беспрестанного стучания, и ногти от невыносимой боли. При этом не могу не улыбнуться при воспоминании -- когда нам, по прочтении сентенции, позволено было видеться с родными и когда я, в присутствии коменданта Сукина, передал эту палочку одной из сестер, сказав ей тихо: "Prenez, c'est ma langue" ,-- разрешение их недоумений длилось долго -- до их прибытия в Селенгинск, куда они приехали, чтоб разделить тяжкую участь братьев.
Мне остается объяснить, отчего происходило такое продолжительное недоумение брата, когда я пытался передать ему мою азбуку. Он, так же как и я, чувствовал неодолимую потребность беседовать со мною. К его несчастью, постукивая стену в различных местах, он напал на такое место, где толстая стена, более аршина толщиною, была пробита сквозным четырехугольным отверстием, заложенным только одним рядом кирпичей. По звукам в пустом пространстве он заключил, что и с моей стороны отверстие было заложено только одним рядом кирпичей, и он возымел намерение просверлить этот ряд и потом, заставив меня сделать то же с моей стороны, сообщаться изустно. Просверлить. Это так легко сказать, но исполнить -- это другое дело. Как и чем мог он исполнить свое намерение -- составляет эпизод самый занимательный нашей тюремной жизни и доказывает, как настойчивая воля берет верх над всеми затруднениями. Он начал с того, что, выломив одно крыло из жестяной перпетюэльки16, это крыло, в продолжение двух недель, вострил и точил на кирпиче печи, куда глаз часового не достигал. Потом этим инструментом, ночью, отщепил длинную лучину от ножки своей кровати. Для соединения этого ножика с лучиною он употребил нитки, вырванные из одеяла. Таким-то снарядом он дошел до того, что слой кирпичей с его стороны был пробуравлен. Он ожидал такого же результата с моей стороны. Но увы. я продолжал настойчиво стучать свою азбуку, а он, под влиянием своей постоянной идеи, давал мне знать, что я совсем не в том месте буравлю стену. Так длилось время до вышеупомянутого обстоятельства, положившего конец нашим мучениям и начало нашего счастия.
Когда мы наговорились досыта, нам захотелось распространить далее наше сношение с соседями, и преимущественно с Рылеевым, который сидел только через один номер от брата. Но, к несчастью, в этом номере сидел Одоевский, молодой, пылкий человек и поэт в душе. Мысли его витали в областях фантазии, а спустившись на землю, он не знал, как угомонить потребность деятельности его кипучей жизни. Он бегал, как запертый львенок в своей клетке, скакал через кровать или стул, говорил громко стихи и пел романсы. Одним словом, творил такие чудеса, от которых у наших тюремщиков волосы подымались дыбом. Что ему ни говорили, как ни стращали -- все напрасно. Он продолжал свое, и кончилось тем, что его оставили. Этот-то пыл физической деятельности и был причиною, что даже терпение брата Николая разбилось при попытках передать ему нашу азбуку. Выждав тихую минуту в его каземате, едва брат начинал стучать ему азбуку, он тотчас отвечал таким неистовым набатом, колотя руками и ногами в стену, что брат в страхе отскакивал, чтоб не обнаружить нашего намерения. После долгих упорных попыток, когда наконец он понял, в чем дело, и когда брат уже трубил победу и мы рисовали в своем воображении удовольствие и пользу в сношениях с Рылеевым, надо же случиться, на беду нашу, что самая ничтожная безделица разбила в прах наши мечты. Одоевский не знал азбуки по порядку.
Граффити Алексеевского равелина
Из полка — в дом скорби
Псевдоним — Марлинский
Наследство декабристов
Журнал: Тайны 20-го века №43, октябрь 2019 года
Рубрика: Тени прошлого
Автор: Александр Смирнов
Преследование инакомыслящих в России
Князь Александр Чернышев - основатель армейской разведки России
Военная разведка зародилась тысячи лет назад. Но официальные разведывательные структуры стали появляться намного позже, всего каких-то три века назад. В Российской империи такая структура была учреждена во время правления императора Александра I, в начале XIX века. Состояла она всего из 11 человек.
Читайте также: