Эми хемпель сбор урожая

Обновлено: 07.07.2024

  • ЖАНРЫ 360
  • АВТОРЫ 281 876
  • КНИГИ 668 668
  • СЕРИИ 25 750
  • ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 620 481

Этот парень не пострадал, когда другая машина столкнулась с нашей. Он держал меня посреди улицы так, чтобы я не могла видеть своих ног. Я помню, как думала о том, что мне нельзя на них смотреть, а также о том, что все равно посмотрю, если будет возможность.

Одежда мужчины была запачкана моей кровью.

— Ты-то будешь в порядке, а вот свитер придется выбросить, — сказал он.

Я закричала от страха перед болью, хоть боли и не чувствовала. В больнице, после уколов, я поняла, что боль присутствовала в комнате, просто я не знала, чья именно она была.

На одну мою ногу нужно было наложить четыреста швов, которые превращались в пятьсот, когда я об этом рассказывала, потому что в действительности все не так плохо, как могло бы быть. Те пять дней, когда врачи решали, смогут ли спасти мою ногу, я растянула до десяти.

У моего адвоката был подвешен язык. Но к этому я вернусь через пару фраз.

Он уже рассказал о моих перспективах: потеря заработка, невозможность стать стюардессой. То, что я никогда не собиралась ей становиться, для суда является несущественным, сказал он.

— Вы хотели сказать, о моих перспективах с кем-нибудь встречаться?

Я проводила вечера в Диализе. Они были не против, если отделение было свободно. У них был широкоэкранный цветной телевизор, гораздо лучше, чем в Реабилитации.

Мать этого мальчика уповала на пьяных водителей.

Я уповала на неразборчивого мужчину.

По истечению часа дежурная медсестра отвезет меня в мою палату. Она скажет:

— Зачем смотреть этот мусор? Могла бы просто спросить у меня, как прошел день.

Перед сном в течение пятнадцати минут я сжимала резиновые тиски. Одно из лекарств сделало мои пальцы твердыми и нечувствительными. Доктор сказал, что я буду упражняться с тисками: пока не смогу пришить пуговицы к своей блузке — всего лишь фигура речи для человека в больничном халате.

— Милосердие тебя спасет, — сказал адвокат. Он расстегнул рубашку и показал точки на груди, которые иглоукалыватель смазал сиропом колы, воткнул четыре иглы и сказал, что его спасет милосердие.

— Спасет от чего? — спросила я.

Как только я узнала, что иду на поправку, я начала думать, что умерла, просто не знаю об этом. Я катилась сквозь дни, как отрубленная по приговору голова. Я ждала чего-то, какого-то события, которое вытащит меня из моей воображаемой жизни. Авария случилась на закате, и именно в это время суток мне было хуже всего. Мы собирались поужинать — с парнем, которого я знала всего неделю. Мы ехали на пляж, в бухту, где можно было видеть вечерний город и при этом не слышать его шума.

В последствии я поехала на этот пляж сама. Я вела машину. Это был первый солнечный день в том сезоне, на мне были шорты. Стоя у самой линии прибоя, я размотал бинты и вошла в воду. Мальчик в гидрокостюме посмотрел на мою ногу. Он спросил, не акула ли это сделала; по всему побережью были расставлены знаки, сообщающие об угрозе больших белых акул.

Я ответила, да, это сделала акула.

— И ты собираешься снова войти в воду? — спросил мальчик.

— И я собираюсь снова войти в воду, — ответила я.

В скорой помощи сказали, что на мою ногу нужно наложить вовсе не четыреста швов, а чуть больше трехсот. Я преувеличивала еще перед тем, как начала преувеличивать, потому что в действительности все и правда не так плохо, как могло бы быть.

Повреждения моей ноги посчитали поверхностными, хотя я до сих пор, 15 лет спустя, не могу встать на колени. Я получила компенсацию размером приблизительно в сто тысяч долларов. Страховка репортера возросла до 12 долларов 43 центов в месяц.

Мне советовали задрать юбку и протереть ногу льдом, чтобы проявить шрамы в суде, который состоялся три года спустя. В качестве доказательства. В любом случае, в зале суда льда не оказалось, а я так и не выяснила, хватило бы мне мужества прилюдно обнажить ноги.

Эми Хемпель - Рассказы

Эми Хемпель - Рассказы краткое содержание

Представительница минимализма, на ряду с Рэймондом Карвером и Мэри Робисон, Хемпель — одна из немногих писателей, заработавших славу и уважение исключительно за свои короткие рассказы.

Рассказы - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

РАССКАЗЫ

Урожай

Этот парень не пострадал, когда другая машина столкнулась с нашей. Он держал меня посреди улицы так, чтобы я не могла видеть своих ног. Я помню, как думала о том, что мне нельзя на них смотреть, а также о том, что все равно посмотрю, если будет возможность.

Одежда мужчины была запачкана моей кровью.

— Ты-то будешь в порядке, а вот свитер придется выбросить, — сказал он.

Я закричала от страха перед болью, хоть боли и не чувствовала. В больнице, после уколов, я поняла, что боль присутствовала в комнате, просто я не знала, чья именно она была.

На одну мою ногу нужно было наложить четыреста швов, которые превращались в пятьсот, когда я об этом рассказывала, потому что в действительности все не так плохо, как могло бы быть. Те пять дней, когда врачи решали, смогут ли спасти мою ногу, я растянула до десяти.

У моего адвоката был подвешен язык. Но к этому я вернусь через пару фраз.

Он уже рассказал о моих перспективах: потеря заработка, невозможность стать стюардессой. То, что я никогда не собиралась ей становиться, для суда является несущественным, сказал он.

— Вы хотели сказать, о моих перспективах с кем-нибудь встречаться?

Я проводила вечера в Диализе. Они были не против, если отделение было свободно. У них был широкоэкранный цветной телевизор, гораздо лучше, чем в Реабилитации.

Мать этого мальчика уповала на пьяных водителей.

Я уповала на неразборчивого мужчину.

По истечению часа дежурная медсестра отвезет меня в мою палату. Она скажет:

— Зачем смотреть этот мусор? Могла бы просто спросить у меня, как прошел день.

Перед сном в течение пятнадцати минут я сжимала резиновые тиски. Одно из лекарств сделало мои пальцы твердыми и нечувствительными. Доктор сказал, что я буду упражняться с тисками: пока не смогу пришить пуговицы к своей блузке — всего лишь фигура речи для человека в больничном халате.

— Милосердие тебя спасет, — сказал адвокат. Он расстегнул рубашку и показал точки на груди, которые иглоукалыватель смазал сиропом колы, воткнул четыре иглы и сказал, что его спасет милосердие.

— Спасет от чего? — спросила я.

Как только я узнала, что иду на поправку, я начала думать, что умерла, просто не знаю об этом. Я катилась сквозь дни, как отрубленная по приговору голова. Я ждала чего-то, какого-то события, которое вытащит меня из моей воображаемой жизни. Авария случилась на закате, и именно в это время суток мне было хуже всего. Мы собирались поужинать — с парнем, которого я знала всего неделю. Мы ехали на пляж, в бухту, где можно было видеть вечерний город и при этом не слышать его шума.

В последствии я поехала на этот пляж сама. Я вела машину. Это был первый солнечный день в том сезоне, на мне были шорты. Стоя у самой линии прибоя, я размотал бинты и вошла в воду. Мальчик в гидрокостюме посмотрел на мою ногу. Он спросил, не акула ли это сделала; по всему побережью были расставлены знаки, сообщающие об угрозе больших белых акул.

Я ответила, да, это сделала акула.

— И ты собираешься снова войти в воду? — спросил мальчик.

— И я собираюсь снова войти в воду, — ответила я.

В скорой помощи сказали, что на мою ногу нужно наложить вовсе не четыреста швов, а чуть больше трехсот. Я преувеличивала еще перед тем, как начала преувеличивать, потому что в действительности все и правда не так плохо, как могло бы быть.

Этот парень не пострадал, когда другая машина столкнулась с нашей. Он держал меня посреди улицы так, чтобы я не могла видеть своих ног. Я помню, как думала о том, что мне нельзя на них смотреть, а также о том, что все равно посмотрю, если будет возможность.

Одежда мужчины была запачкана моей кровью.

— Ты-то будешь в порядке, а вот свитер придется выбросить, — сказал он.

Я закричала от страха перед болью, хоть боли и не чувствовала. В больнице, после уколов, я поняла, что боль присутствовала в комнате, просто я не знала, чья именно она была.

На одну мою ногу нужно было наложить четыреста швов, которые превращались в пятьсот, когда я об этом рассказывала, потому что в действительности все не так плохо, как могло бы быть. Те пять дней, когда врачи решали, смогут ли спасти мою ногу, я растянула до десяти.

У моего адвоката был подвешен язык. Но к этому я вернусь через пару фраз.

Он уже рассказал о моих перспективах: потеря заработка, невозможность стать стюардессой. То, что я никогда не собиралась ей становиться, для суда является несущественным, сказал он.

— Вы хотели сказать, о моих перспективах с кем-нибудь встречаться?

Я проводила вечера в Диализе. Они были не против, если отделение было свободно. У них был широкоэкранный цветной телевизор, гораздо лучше, чем в Реабилитации.

Мать этого мальчика уповала на пьяных водителей.

Я уповала на неразборчивого мужчину.

По истечению часа дежурная медсестра отвезет меня в мою палату. Она скажет:

— Зачем смотреть этот мусор? Могла бы просто спросить у меня, как прошел день.

Перед сном в течение пятнадцати минут я сжимала резиновые тиски. Одно из лекарств сделало мои пальцы твердыми и нечувствительными. Доктор сказал, что я буду упражняться с тисками: пока не смогу пришить пуговицы к своей блузке — всего лишь фигура речи для человека в больничном халате.

— Милосердие тебя спасет, — сказал адвокат. Он расстегнул рубашку и показал точки на груди, которые иглоукалыватель смазал сиропом колы, воткнул четыре иглы и сказал, что его спасет милосердие.

— Спасет от чего? — спросила я.

Как только я узнала, что иду на поправку, я начала думать, что умерла, просто не знаю об этом. Я катилась сквозь дни, как отрубленная по приговору голова. Я ждала чего-то, какого-то события, которое вытащит меня из моей воображаемой жизни. Авария случилась на закате, и именно в это время суток мне было хуже всего. Мы собирались поужинать — с парнем, которого я знала всего неделю. Мы ехали на пляж, в бухту, где можно было видеть вечерний город и при этом не слышать его шума.

В последствии я поехала на этот пляж сама. Я вела машину. Это был первый солнечный день в том сезоне, на мне были шорты. Стоя у самой линии прибоя, я размотал бинты и вошла в воду. Мальчик в гидрокостюме посмотрел на мою ногу. Он спросил, не акула ли это сделала; по всему побережью были расставлены знаки, сообщающие об угрозе больших белых акул.

Я ответила, да, это сделала акула.

— И ты собираешься снова войти в воду? — спросил мальчик.

— И я собираюсь снова войти в воду, — ответила я.

В скорой помощи сказали, что на мою ногу нужно наложить вовсе не четыреста швов, а чуть больше трехсот. Я преувеличивала еще перед тем, как начала преувеличивать, потому что в действительности все и правда не так плохо, как могло бы быть.

Повреждения моей ноги посчитали поверхностными, хотя я до сих пор, 15 лет спустя, не могу встать на колени. Я получила компенсацию размером приблизительно в сто тысяч долларов. Страховка репортера возросла до 12 долларов 43 центов в месяц.

Мне советовали задрать юбку и протереть ногу льдом, чтобы проявить шрамы в суде, который состоялся три года спустя. В качестве доказательства. В любом случае, в зале суда льда не оказалось, а я так и не выяснила, хватило бы мне мужества прилюдно обнажить ноги.

Я сказала, что мы ехали ужинать, когда случилась авария, и это правда. Но ехали мы не на пляж, а к вершине горы Тамальпаза по извилистой горной дороге. Ужин мы везли с собой. По иронии судьбы, следующие несколько месяцев, прикованная к кровати, я смотрела в окно, выходящее на эту самую гору.

Я бы продолжила этот рассказ, если бы кто-нибудь поверил в то, что я напишу. Но кто поверит? Это случилось со мной, а мне все равно не верится.

Тюрьма находится в пяти минутах езды от больницы, где лечилась я, так что раненных охранников доставили туда. Их сопровождали вооруженные полицейские из дорожного патруля Калифорнии и местного департамента. Наряды полиции расположились на крыше больницы с винтовками, заполнили больничные коридоры, велев пациентам и посетителям разойтись по палатам. Когда некоторое время спустя меня на каталке вывезли из Реанимации, с забинтованной до щиколотки ногой, трое вооруженных полицейских и шериф меня обыскали.

Большие белые акулы, обитающие в океане, рядом с которым я живу, нападают в среднем на семерых человек в год. Большинство их жертв — охотники за моллюсками, цена на которые поднялась до тридцати пяти долларов за фунт и продолжает расти. Департамент Рыболовства и Развлечений надеется, что акулы продолжат атаковать, поддерживая этим баланс видов.

Эми Хемпель - Урожай

Мне понравилось как она пишет. Так легко, что становится в принципе даже не важно о чем, поток сознания, перескакивающий с места на место, потихоньку увлекает в никуда. Но! Тут этого мало, настолько, что даже не успеваешь придумать ко всему этому какой-то смысл. Не нужно было останавливаться, такой формат не подразумевает высокой емкости печатной страницы. Чтобы понять что за штучка эта покорившая Паланика Эми Хемпель нужно прочесть что-то еще. Так и поступим!

21 марта 2013 г. 22:16

Палец вверх, кто от Чака!


Вы должны понимать правила, прежде чем вы сможете их нарушать.
На любых курсах по литературному мастерству, вы должны быть готовы защищать тот выбор, который вы сделали. Каждое слово, каждую запятую и каждый разрыв строки, если кто-либо спрашивает вас, почему вы их использовали, у вас должно быть сильное обоснование. Чего Вы пытаетесь достичь?

Огромное количество книг смогу обучить вас правильной грамматике. Тысячи книг. Моя любимая это Когда Слова Вступают В Противоречие написанная Лорен Кесслер [1] и Дунканом Макдональдом [2] . Там всё ясно, практично и её очень легко использовать. Еще одна из любимых, это Издательская инструкция Ассошиэйтед Пресс. Прочтя эти две книги, вы охватите грамматику и использование слов. Всё то, что вы выучили или не выучили в школе.

В лекции этого месяца мы пренебрежём всем этим. Вместо этого, мы обсудим то, как говорить неправильно.

Автор: Чак Паланик
Перевод с английского: Sergey Toronto

[1] Американская писательница и журналистка специализирующаяся на повествовательной документальной литературе. Профессор Университета штата Орегон, где она руководит курсами инициативного письма на кафедре журналистики и коммуникаций
[2] Профессор кафедры журналистики Университета штата Орегон, декан кафедры журналистики и коммуникаций. Бывший репортер, редактор и публицист.
[3] Ирвин Уэлш (1958 г.р.) - скандально известный современный шотландский писатель, чьи произведения во многих странах запрещены цензурой.

Читайте также: