Оттуда тянуло грибной прелью мхами и умытой хвоей

Обновлено: 05.10.2024

В середине лета по Десне закипали сенокосы. Перед тем стояла ясная недокучливая теплынь, небо высокое, емкое, и тянули по нему вразброд, не застя солнце, белые округлые облака. Раза два или три над материковым обрывистым убережьем сходились облака в плотную синеву, и оттуда, с хлебных высот, от полужских тесовых деревень неспешно наплывала на луга туча в серебряных окоемках. Вставала она высокая, величавая, в синих рушниках дождей, разгульно и благодатно рокотала и похохатывала громами и вдруг оглушительно, весело шарахала в несколько разломистых колен, и стеклянным перезвоном отзывалась Десна под теплыми струями ливня. Полоскались в веселом спором дожде притихшие лозняки, набухали сахарные пески в излучинах, пили травы, пила земля, набирала влагу про запас в кротовые норы, и, опустив голову, покорно и охотно мокла среди лугов стреноженная лошадь. А в заречье, куда сваливалась туча, уже висела над синими лесами оранжевая радуга. Оттуда тянуло грибной прелью, мхами и умытой хвоей.

Лесные запахи мешались с медовыми и чайными запахами лугов в крепкий настой, от которого становилось хмельно и необъяснимо радостно и молодо на душе.

После таких дождей вдруг выметывала в пояс луговая овсяница, укрывала собой клевера, белые кашки, желтые подмаренники, выколашивалась над пестротравьем, и луга одевались нежной фиолетовой дымкой. И как только накатывал этот чуткий дымок на луга — днями быть сенокосу.

Первыми съезжались в пойму председатели и бригадиры — местные, из полужских колхозов, и дальние, с суходолов.

Молодежь ехала особняком. Парни в пестрых майках, крутые угловатые плечи в каштановом загаре, девчата, как одна, в косынках шалашиком. Сидели в больших сенных телегах, свесив босые ноги в бортовые решетки. Рыкала перебиваемая колесным перестуком гармошка, кто-то голосисто выкрикивал частушки, полоскались над головами, мельтешили листвой натыканные торчком березовые ветки.

Останавливались на самом берегу, глушили тракторы, в тени лозняков распрягали лошадей с темными пропотелыми холками, засыпали им вдоволь полные телеги свежескошенной травы, по которой еще прыгали кузнечики, а сами, изголодавшись на своих хлебных увалах по вольной воде, лезли в Десну. Гулко бухались с глинистого уреза парни, выныривали, мотали головами, стирали с глаз прилипшие волосы, блаженно отфыркиваясь. Девчата визжали от ласки воды, неистово колотили ногами, выбрызгивая белые пузыристые столбы, полоумно шарахались от змеиных извивов водорослей, и растревоженная Десна била маслянистыми зелеными волнами в берег, качала и рвала на осколки опрокинутое в реку солнце.

В сере­дине лета по Десне заки­пали сено­косы. Перед тем сто­яла ясная недо­куч­ли­вая теп­лынь, небо высо­кое, емкое, и тянули по нему враз­брод, не застя солнце, белые округ­лые облака. Раза два или три над мате­ри­ко­вым обры­ви­стым убе­ре­жьем схо­ди­лись облака в плот­ную синеву, и оттуда, с хлеб­ных высот, от полуж­ских тесо­вых дере­вень неспешно наплы­вала на луга туча в сереб­ря­ных око­ем­ках. Вста­вала она высо­кая, вели­ча­вая, в синих руш­ни­ках дождей, раз­гульно и бла­го­датно роко­тала и похо­ха­ты­вала гро­мами и вдруг оглу­ши­тельно, весело шара­хала в несколько раз­ло­ми­стых колен, и стек­лян­ным пере­зво­ном отзы­ва­лась Десна под теп­лыми стру­ями ливня. Полос­ка­лись в весе­лом спо­ром дожде при­тих­шие лоз­няки, набу­хали сахар­ные пески в излу­чи­нах, пили травы, пила земля, наби­рала влагу про запас в кро­то­вые норы, и, опу­стив голову, покорно и охотно мокла среди лугов стре­но­жен­ная лошадь. А в заре­чье, куда сва­ли­ва­лась туча, уже висела над синими лесами оран­же­вая радуга. Оттуда тянуло гриб­ной пре­лью, мхами и умы­той хвоей.

Лес­ные запахи меша­лись с медо­выми и чай­ными запа­хами лугов в креп­кий настой, от кото­рого ста­но­ви­лось хмельно и необъ­яс­нимо радостно и молодо на душе.

После таких дождей вдруг выме­ты­вала в пояс луго­вая овся­ница, укры­вала собой кле­вера, белые кашки, жел­тые под­ма­рен­ники, выко­ла­ши­ва­лась над пест­ро­тра­вьем, и луга оде­ва­лись неж­ной фио­ле­то­вой дым­кой. И как только нака­ты­вал этот чут­кий дымок на луга — днями быть сенокосу.

Моло­дежь ехала особ­ня­ком. Парни в пест­рых май­ках, кру­тые угло­ва­тые плечи в каш­та­но­вом загаре, дев­чата, как одна, в косын­ках шала­ши­ком. Сидели в боль­ших сен­ных теле­гах, све­сив босые ноги в бор­то­вые решетки. Рыкала пере­би­ва­е­мая колес­ным пере­сту­ком гар­мошка, кто-то голо­си­сто выкри­ки­вал частушки, полос­ка­лись над голо­вами, мель­те­шили лист­вой наты­кан­ные торч­ком бере­зо­вые ветки.

Оста­нав­ли­ва­лись на самом берегу, глу­шили трак­торы, в тени лоз­ня­ков рас­пря­гали лоша­дей с тем­ными про­по­те­лыми хол­ками, засы­пали им вдо­воль пол­ные телеги све­же­ско­шен­ной травы, по кото­рой еще пры­гали куз­не­чики, а сами, изго­ло­дав­шись на своих хлеб­ных ува­лах по воль­ной воде, лезли в Десну. Гулко буха­лись с гли­ни­стого уреза парни, выны­ри­вали, мотали голо­вами, сти­рали с глаз при­лип­шие волосы, бла­женно отфыр­ки­ва­ясь. Дев­чата виз­жали от ласки воды, неистово коло­тили ногами, выбрыз­ги­вая белые пузы­ри­стые столбы, поло­умно шара­ха­лись от зме­и­ных изви­вов водо­рос­лей, и рас­тре­во­жен­ная Десна била мас­ля­ни­стыми зеле­ными вол­нами в берег, качала и рвала на осколки опро­ки­ну­тое в реку солнце.

А на мел­ком, при­сев на край и сперва попро­бо­вав воду вытя­ну­той ногой, пере­кре­стясь, спол­зали на кост­ля­вых задах в реку ста­рики, блед­но­те­лые, с тем­ными, непо­мерно боль­шими кистями рук и тем­ными, будто из дру­гой кожи, шеями. У иных на сине­ва­той реб­ри­стой наготе баг­рово про­сту­пали ста­рые сол­дат­ские отме­тины. Ста­рики забре­дали неда­леко, по коленки, и, не сты­дясь сраму, в про­стой житей­ской потреб­но­сти, ахая и при­ды­хая, плес­кали на себя бегу­чую хру­сталь­ную теп­лынь. Потом долго намы­ли­ва­лись, пус­кая шапки пены по струе, лас­ково раз­го­ва­ри­вая с пес­ка­рями, что довер­чиво тыка­лись в ноги. Мылись обсто­я­тельно, на весь год, до сле­ду­ю­щего сено­коса, если еще приведется…

Ребя­тишки, уже наку­пав­шись до звона в ушах, жари­лись в песоч­ных лун­ках, засы­пали себя кале­ным кру­пит­ча­тым саха­ром, а потом, серые, шер­ша­вые от песка, кото­рый, про­сы­хая, осы­пался с при­ят­ным зудом во всем теле, бежали в лоз­няки, тре­щали кустами, виз­жали, обстре­ка­ясь о кра­пиву, и объ­еда­лись еще не успев­шей покрас­неть дар­мо­вой ничей­ной ежевикой.

На лужку, на обрыве, вытя­нув по траве ноги, сло­жив в подол между коле­нок ненуж­ные руки, сидели рядыш­ком замуж­ние бабы, отвык­шие за мно­гие годы семей­ных забот от воль­ной реч­ной воды, сты­дясь при таком народе, при таком солнце ого­литься, снять с себя одежду. Сидели, погля­ды­вали с вино­ва­тыми улыб­ками на моло­дых бес­печ­ных девок, на Десну в сле­пя­щем блеске. Для них в кои-то разы поси­деть вот так на бережку — и то радостно. Кто-нибудь из озор­ни­ков под­кра­ды­вался по воде, выхва­ты­вал из-под берега и шмя­кал прямо в подол линю­чего, облез­лого рака. Бабы взвиз­ги­вали, рас­ка­ты­ва­лись по траве, под­би­рая ноги, начи­нали журить шало­пута и вдруг, усты­дясь своей празд­но­сти, вста­вали и шли к теле­гам искать какого-нибудь дела, без коего не могла баба чув­ство­вать себя нор­маль­ным чело­ве­ком ни в празд­ники, ни в похороны.

Под вечер, напо­лос­кав­шись в реке, тут же на берегу выка­ши­вали поляну под бри­гад­ное ста­но­вище, плели из лоз­няка низ­кие бала­ганы, каж­дый на свою семью, заки­ды­вали их тяже­лой тра­вой, остав­ляя узкий пче­ли­ный лаз, поодаль вры­вали казан под общий кулеш, и так по всему берегу на много верст воз­ни­кали вре­мен­ные сен­ные селища с теми же, по своим дерев­ням, назва­ни­ями: Мело­вое, Сухой Коло­дец, Полыновка…

Полу­жане, в отли­чие от сухо­доль­ских, выез­жали в луга налегке, без бара­нов и кулей муки — за всем этим ездили на кол­хоз­ное подво­рье по ходу дела, однако, чтобы не тра­тить время, тоже жили бала­га­нами, вка­пы­вали артель­ные котлы, и у них ста­но­вища назы­ва­лись не так сурово: Лужки, Доб­ро­во­дье, Пореч­ное или какие-нибудь Лебя­жьи Капустичи.

Две недели кипела в лугах жар­кая неуем­ная работа. Начи­на­лась она с рас­света. Все вокруг еще в при­зрач­ной дреме. Дико­вин­ными баш­нями гро­моз­ди­лись на той сто­роне неяс­ные лоз­няки ветлы. Десна — под куре­вом тумана, только слышно, как хру­стально вызва­ни­вали капли росы, роня­е­мые с навис­ших кустов в чут­кую воду, да на весь плес бор­мо­тали струи вокруг зато­нув­шей коряги. Все мокро и серо от росы: мокры задран­ные оглобли телег, гор­ба­тые спины бочек с соляр­кой, мокры и седы бала­ганы, и на дне остыв­шего казана за ночь набе­жало чистое озерко росы над остат­ками пшен­ной каши.

Но вот заше­бур­шало в одном из шала­шей, рука про­ко­пала сен­ную затычку в лазе. Наружу, как боль­шой неук­лю­жий жук, выпол­зал дед Тимо­фей. Выпрям­лялся, с крях­те­ньем отры­вая от земли опле­тен­ные верев­ками жил руки, да так и не выпря­мив­шись до конца, оста­вался сто­ять на полу­со­гну­тых ногах, и синяя выпу­щен­ная рубаха пусто бала­хо­ни­лась спе­реди и натя­нуто кур­гу­зи­лась сзади. Тимо­фей сипло откаш­ли­вал вче­раш­нее курево, долго и зло скреб под руба­хой за поя­сом: при­хо­дил в себя. И не ожив еще как сле­дует, уже кру­тил утрен­нюю цигарку и при­гля­ды­вался к косам, что сви­сали крюч­ко­ва­тыми носами с ошку­рен­ной слеги. И на каж­дом кон­чике косы — по рося­ной капле.

Евгений Носов.

В середине лета на Десне закипали сенокосы. Перед тем стояла ясная недокучливая теплынь. Небо высокое, ёмкое. И тянули по нему вразброд, не застя солнца, белые округлые облака. Раза два или три над материковым убережьем сходились облака в плотную синеву, и оттуда не спеша наплывала на луга туча в серебряных окаёмах. Вставала она высокая, величавая, в синих рушниках дождей, разгульно и благодатно рокотала и похохатывала громами и вдруг оглушительно, весело шарахала в несколько разломистых колен, и стеклянным перезвоном отзывалась Десна под тёплыми струями ливня.

Евгений Носов.

Полоскались в весёлом спором дожде притихшие лозняки. Набухали сахарные пески в излучинах.

Евгений Носов.

Пили травы, пила земля, набирала влагу про запас в кротовые норы, и, опустив голову, покорно мокла среди луков стреноженная лошадь. А в заречье, куда сваливалась туча, уже висела над синими лесами оранжевая радуга. Оттуда тянуло грибной прелью, мхами и умытой хвоей.

После таких дождей вдруг вымётывала в пояс луговая овсяница, укрывала собой клевера, белые кашки, жёлтые подмаренники, выколашивалась над пестротравьем, и луга одевались нежной фиолетовой дымкой.

Привет! Проверочная на носу, а упражнения как выполнить не знаю((( Поможете!?
Спишите, вставляя пропущенные буквы, недостающие зна-
ки препинания, раскрывая скобки. Определите стиль речи. Ка-
кие средства выразительности языка использованы в тексте авто-
ром? Какие типы речи сочетаются в тексте? Подберите синонимы
к слову (не)спешно. Дайте толкование слова рушник. В случае
затруднения обращайтесь к словарям. Сделайте морфемный раз-
бор выделенных слов.
В середине лета по Десне закипали сенокосы. Перед тем
обычно (в)течени.. нескольких дней стояла (не)докучливая
теплынь небо высокое ёмкое и тянутся по нему (в)разброд
(не)заст..лая солнца белые кружевные облака. Раза два
(три) над обрыв..стым берегом сходились облака в плотную
син..ву и (от)туда, с высот, от деревень (не)спешно выплы-
вала на луга туча в серебря..ых окаёмах. Вст..вала она вы-
сокая в..личавая в син..х рушниках дождей разгульно и
благодатно р..котала и похохатывала громами и вдруг
оглушительно весело шарахала в несколько разлом..стых
колен и стекля..ым перезвоном отзывалась Десна под
тёпл..ми водя..ыми струями. Пол..скались в весёлом спо-
ром дожде пр..брежные лозн..ки намокали песча..ые бере-
га излучин пили травы пила земля наб..рала про запас вла-
гу в кротовые норы и опустив голову покорно и охотно мок-
ла среди лугов стреноженная лошадь. А в заречье куда
св..лилась туча уже зав..сала над син..ми лесами оранже-
вая радуга. (От)туда т..нуло грибной прелью пря..ыми
зап..хами.
Лесные зап..хи смеша..ые с медовыми зап..хами лугов
становились похожими на зап..х крепко настоя..ого чая от
которого делалось хмельно и (не)из..яснимо радос(?)но и
молодо на душе. (По Е. Носову)

Читайте также: