Урожай повысился больше будет хлеба больше будет времени рассуждать про небо
Обновлено: 17.09.2024
– А много ли мне в жизни надо. – Банальное рассуждение на тему свободы ("Только вымоешь посуду. ") – В буфете дома литераторов. – В синем воздухе весеннем. – Вот в очереди тихонько стою. – Вот дождь идет. Мы с тараканом. – Вот курица совсем невкусная. – Вот пионер поймал врага. – Вот придет водопроводчик. – Вот спит в метро Милицанер. – Вспоминаю свое далекое, но вполне конкретное детство. – Вся жизнь исполнена опасностей. – Вчера в кромешной тьме средь ночи. – Вымою посуду. – Господь листает книгу жизни. – Девочка идет, смеясь. – Душа незаметна, потому что легка как дымка. – Ел шашлык прекрасный сочный. – Женщина в метро меня лягнула. – За тортом шел я как-то утром. – Как намеренный уркан. – Когда я случаем болел. – Куликово Поле ("Вот всех я по местам расставил. ") – Мама временно ко мне. – Моего тела тварь невидная. – На счетчике своем я цифру обнаружил. – Народ с одной понятен стороны. – Неважно, что надой записанный. – О, как давно все это было. – Он в юности был идиотом. – Охота на слонов в Западной сибири ("Вот слон не чуя мощных ног. ") – Посредине мирозданья. – Свет зажигается – страшный налет. – Счастье, счастье, где ты? Где ты. – Так во всяком безобразье. – Течет красавица-Ока. – Урожай повысился. – Чем больше Родину мы любим. – Что-то воздух какой-то кривой. – Эти дикости природы.
А много ли мне в жизни надо? Уже и слова не скажу Как лейбницевская монада Лечу и что-то там жужжу Какой-нибудь другой монаде Она ж в ответ мне: Бога ради Не жужжи
БАНАЛЬНОЕ РАССУЖДЕНИЕ НА ТЕМУ СВОБОДЫ
Только вымоешь посуду Глядь – уж новая лежит Уж какая тут свобода Тут до старости б дожить Правда, можно и не мыть Да вот тут приходят разные Говорят: посуда грязная! Где уж тут свободе быть
В буфете дома литераторов Пьет пиво Милиционер Пьет на обычный свой манер Не видя даже литераторов
Они же смотрят на него Вокруг него светло и пусто И все их разные искусства При нем не значат ничего
Он представляет собой Жизнь Явившуюся в форме Долга Жизнь – кратка, а Искусство – долго И в схватке побеждает Жизнь
В синем воздухе весеннем Солнце ласкотало тени Сын с улыбкою дочерней Примостился на колени
Эка ласковость в природе Словно предопределенье Но зато замест в народе Эка сила разделенья Страшная
Вот в очереди тихонько стою И думаю себе отчасти Вот Пушкина бы в очередь И Лермонтова в очередь И Блока тоже в очередь О чем писали бы? – О счастье!
Вот дождь идет. Мы с тараканом Сидим у мокрого окна И вдаль глядим, где из тумана Встает желанная страна Как некий запредельный дым Я говорю с какой-то негой: Что, волосатый, улетим! Я не могу, я только бегать Умею! Ну, бегай, бегай.
Вот курица совсем невкусная Но, Господи! – подумать ведь Ей было бегать и страдать: Ведь вот ведь – я совсем невкусная! Ведь это неудобно есть Коль Дмитрий Александрыч съесть Меня надумает
Вот пионер поймал врага А тот убил ребенка бедного И бросил неживого под ноги И все-таки, и все-таки, и все-таки И все-таки, и все-таки И все-таки И всеТаки Как жизнь у нас недорога
Вот придет водопроводчик И испортит унитаз Газовщик испортит газ Электричество – электрик
Запалит пожар пожарник Подлость сделает курьер Но придет Милицанер Скажет им: не баловаться!
Вот спит в метро Милицанер И вроде бы совсем отсутствует Но что-то в нем незримо бодрствует То, что в нем есть Милицанер
И, слова тут не пророня Все понимают, что так надо Раз спит Милицанер – так надо! То форма бодрствования Такая
Вспоминаю свое далекое, но вполне конкретное детство Ведь было! – так куда же оно умудрилось деться?
Были дом и сад и точное детское тело Но что-то не припоминаю ни своего детского скелета, ни детской могилки – куда же оно улетело
Или до сих пор все это внутри меня отдельным размером сидит Незабываемое, но и недоказуемое, не явное на вид
Вся жизнь исполнена опасностей Средь мелких повседневных частностей Вот я на днях услышал зуммер Я трубку взял и в то ж мгновенье Услышал, что я чистый гений Я чуть от ужаса не умер! Что это?
Вчера в кромешной тьме средь ночи Комар меня безумный мучил
То пел виясь, то пел присев Я бился с ним в ночи как лев
Под утро же в изнеможенье Мы оба вышли из сраженья
С потерями в живой силе и технике
Вымою посуду Это я люблю Это успокаивает Злую кровь мою
Если бы не этот Скромный жизненный путь Быть бы мне убийцей Или вовсе кем-нибудь
Кем-нибудь с крылами С огненным мечом А так вымою посуду И снова ничего
Господь листает книгу жизни И думает: кого б это прибрать Все лишь заслышат в небе звук железный И, словно мыши, по домам бежать
А Он поднимет крышу, улыбнется И шарит по углам рукой Поймает бедного, а тот дрожит и бьется Господь в глаза посмотрит: Бог с тобой Что бьешься-то?
Девочка идет, смеясь Крови в ней всего три литра Да, всего четыре литра Литров пять там или шесть И от малого укола Может вытечь вся Девочка моя, родная Ради мамы, ради школы Ради Родины и долга Перед Родиною долго Жить обязана родная Береги, храни себя
Душа незаметна, потому что легка как дымка А может быть она есть чистая выдумка
Может быть все, что про нее пишут – душа страдает, душа ликует – все это ложно Но дело не в том, что может быть или не быть, а в том, что быть должно
А душа быть должна Хотя может и не быть – как случаются холостяки, в то время как у всех прочих есть жена
Ел шашлык прекрасный сочный А быть может утром рано Эти бедные кусочки В разных бегали баранах
Разно мыслили, резвились А теперь для некой цели Взяли да объединились В некий новый, некий цельный Организм
Женщина в метро меня лягнула Ну, пихаться – там куда ни шло Здесь же она явно перегнула Палку, и все дело перешло В ранг ненужно личных отношений Я, естественно, в ответ лягнул Но и тут же попросил прощенья Просто я как личность выше был
За тортом шел я как-то утром Чтоб к вечеру иметь гостей Но жизнь устроена так мудро Не только эдаких страстей Как торт, но и простых сластей И сахару не оказалось А там и гости не пришли Случайность вроде-бы, казалось Ан нет – такие дни пришли К которым мы так долго шли Судьба во всем здесь дышит явно
Как намеренный уркан Бродит ночью таракан
Среди кухни, например Я же как Милицанер
Как, примерно, постовой Говорю ему: Постой!
Он отстреливаясь – прочь Я – за ним. И так всю ночь
Когда я случаем болел То чувствовал себя я кошкой Которую всегда немножко Поламывает между дел Она ж на солнышке сидит Обратную тому ломанью Энергью копит, а как скопит Как вскинется! Да как помчится! Ну хоть святых всех выноси
Вот всех я по местам расставил Вот этих справа я поставил Вот этих слева я поставил Всех прочих на потом оставил Поляков на потом оставил Французов на потом оставил И немцев на потом оставил Вот ангелов своих наставил И сверху воронов поставил И прочих птиц вверху поставил А снизу поле предоставил Для битвы поле предоставил Его деревьями уставил Дубами-елями уставил Кустами кое-где обставил Травою мягкой застелил Букашкой мелкой населил Пусть будет все, как я представил Пусть все живут, как я заставил Пусть все умрут, как я заставил Так победят сегодня русские Ведь неплохие парни русские И девки неплохие русские Они страдали много, русские Терпели ужасы нерусские Так победят сегодня русские
Что будет здесь, коль уж сейчас Земля крошится уж сейчас И небо пыльно уж сейчас Породы рушатся подземные И воды мечутся подземные И твари мечутся подземные И люди бегают наземные Туда-сюда бегут приземные И птицы поднялись надземные Все птицы-вороны надземные
А все ж татары поприятней И имена их поприятней И голоса их поприятней Да и повадка поприятней Хоть русские и поопрятней А все ж татары поприятней
Так пусть татары победят Отсюда все мне будет видно Татары, значит, победят А впрочем – завтра будет видно
Мама временно ко мне Въехала на пару дней Вот я представляю ей: Это кухня, туалет Это мыло, это ванна А вот это тараканы Тоже временно живут Мама молвит неуверенно: Правда временно живут? Господи, да все мы временны!
Моего тела тварь невидная Тихонько плачет в уголке Вот я беру ее невинную Держу в карающей руке
И с доброй говорю улыбкой: Живи, мой маленький сурок Вот я тебе всевышний Бог На время этой жизни краткой Смирись!
На счетчике своем я цифру обнаружил Откуда непонятная взялась? Какая мне ее прислала власть? Откуда выплыла наружу? Каких полей? какая птица? Вот я живу, немногого хочу Исправно вроде по счетам плачу А тут такое выплывет – что и не расплатиться Вовек
Народ с одной понятен стороны С другой же стороны он непонятен И все зависит от того, с какой зайдешь ты стороны С той, что понятен он, иль с той, что непонятен
А ты ему с любой понятен стороны Или с любой ему ты непонятен Ты окружен, и у тебя нет стороны Чтобы понятен был, с другой же – непонятен
Неважно, что надой записанный Реальному надою не ровня Все, что записано, – на небесах записано И если сбудется не через два-три дня То все-равно когда-там сбудется И в высшем смысле уж сбылось А в низшем смысле все забудется Да и почти уж забылось
О, как давно все это было Как я в матросочке своей Скакал младенцем меж людей И сверху солнышко светило
А щас прохожих за рукав Хватаю: Помните ли гады Как я в матросочке нарядной Скакал?! Ведь было же! ведь правда! Не помнят
Он в юности был идиотом И к старости умней не стал Но в чем-то он мудрее стал И прозорливее стал в чем-то
Он юношеству стал пример Работы жизни кропотливой А умные – средь них счастливый Отыщешь, сыщешь ли пример?! И их самих уже не сыщешь
ОХОТА НА СЛОНОВ В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ
Вот слон не чуя мощных ног Бежит по выжженым покосам Охотник же из леспромхоза Уже лежит взведя курок
И метит точно в левый глаз Чтоб пулей не попортить шкуру Слон умирает очень скоро И думает: вот в прошлый раз Точно так же было
Посредине мирозданья Среди маленькой Москвы Я страдаю от страданья Сам к тому ж ничтожно мал Ну а если б я страдал Видя это или это То страдания предметы Принимали б мой размер Но страданьем же страданья Я объемлю мирозданье Превышая и Москву
Свет зажигается – страшный налет На мирное население Кто налетает? и кто это бьет Вечером в воскресенье
Я налетаю и я это бью Скопища тараканов Громко победные песни пою Воду пускаю из крана
Милые, бедные, я же не зверь! Не мериканц во Вьетнаме! Да что поделаешь – это увы В нас, и вне нас, и над нами
Счастье, счастье, где ты? Где ты? И в какой ты стороне? Из-под мышки вдруг оно Отвечает: вот я! Вот я! Ах ты, милое мое! Детка ненаглядная! Дай тебя я пожалею Ты сиди уж, не высовывайся
Так во всяком безобразье Что-то есть хорошее Вот герой народный – Разин Со княжною брошеной В Волгу бросил ее Разин Дочь живую Персии Так посмотришь: безобразье А красиво – песенно.
Течет красавица-Ока Среди красавицы-Калуги Народ-красавец ноги-руки Под солнцем греет здесь с утра
Днем на работу он уходит К красавцу черному станку А к вечеру опять приходит Жить на красавицу-Оку
И это есть, быть может, кстати Та красота, что через год Иль через два, но в результате Всю землю красотой спасет
Урожай повысился Больше будет хлеба Больше будет времени Рассуждать про небо
Больше будет времени Рассуждать про небо Урожай понизится Меньше станет хлеба
Чем больше Родину мы любим Тем меньше нравимся мы ей! Так я сказал в один из дней И до сих пор не передумал
Что-то воздух какой-то кривой Так вот выйдешь в одном направленье А уходишь в другом направленье Да и не возвратишься домой А, бывает, вернешься – Бог мой Что-то дом уж какой-то кривой И в каком-то другом направленье Направлен
Эти дикости природы Безусловно поражают Эти молнии сверкают! Эти яростные воды!
Ну а спросишь их: зачем? Отвечают, что так надо Ну, раз надо – значит надо Мы ведь тоже – понимаем
Как намеренный уркан Бродит ночью таракан
Среди кухни, например Я же как Милицанер
Как, примерно, постовой Говорю ему: Постой!
Он отстреливаясь - прочь Я - за ним. И так всю ночь
Когда я случаем болел То чувствовал себя я кошкой Которую всегда немножко Поламывает между дел Она ж на солнышке сидит Обратную тому ломанью Энергью копит, а как скопит Как вскинется! Да как помчится! Ну хоть святых всех выноси
Вот всех я по местам расставил Вот этих справа я поставил Вот этих слева я поставил Всех прочих на потом оставил Поляков на потом оставил Французов на потом оставил И немцев на потом оставил Вот ангелов своих наставил И сверху воронов поставил И прочих птиц вверху поставил А снизу поле предоставил Для битвы поле предоставил Его деревьями уставил Дубами-елями уставил Кустами кое-где обставил Травою мягкой застелил Букашкой мелкой населил Пусть будет все, как я представил Пусть все живут, как я заставил Пусть все умрут, как я заставил Так победят сегодня русские Ведь неплохие парни русские И девки неплохие русские Они страдали много, русские Терпели ужасы нерусские Так победят сегодня русские
Что будет здесь, коль уж сейчас Земля крошится уж сейчас И небо пыльно уж сейчас Породы рушатся подземные И воды мечутся подземные И твари мечутся подземные И люди бегают наземные Туда-сюда бегут приземные И птицы поднялись надземные Все птицы-вороны надземные
А все ж татары поприятней И имена их поприятней И голоса их поприятней Да и повадка поприятней Хоть русские и поопрятней А все ж татары поприятней
Так пусть татары победят Отсюда все мне будет видно Татары, значит, победят А впрочем - завтра будет видно
Мама временно ко мне Въехала на пару дней Вот я представляю ей: Это кухня, туалет Это мыло, это ванна А вот это тараканы Тоже временно живут Мама молвит неуверенно: Правда временно живут? Господи, да все мы временны!
Моего тела тварь невидная Тихонько плачет в уголке Вот я беру ее невинную Держу в карающей руке
И с доброй говорю улыбкой: Живи, мой маленький сурок Вот я тебе всевышний Бог На время этой жизни краткой Смирись!
На счетчике своем я цифру обнаружил Откуда непонятная взялась? Какая мне ее прислала власть? Откуда выплыла наружу? Каких полей? какая птица? Вот я живу, немногого хочу Исправно вроде по счетам плачу А тут такое выплывет - что и не расплатиться Вовек
Народ с одной понятен стороны С другой же стороны он непонятен И все зависит от того, с какой зайдешь ты стороны С той, что понятен он, иль с той, что непонятен
А ты ему с любой понятен стороны Или с любой ему ты непонятен Ты окружен, и у тебя нет стороны Чтобы понятен был, с другой же - непонятен
Неважно, что надой записанный Реальному надою не ровня Все, что записано, - на небесах записано И если сбудется не через два-три дня То все-равно когда-там сбудется И в высшем смысле уж сбылось А в низшем смысле все забудется Да и почти уж забылось
О, как давно все это было Как я в матросочке своей Скакал младенцем меж людей И сверху солнышко светило
А щас прохожих за рукав Хватаю: Помните ли гады Как я в матросочке нарядной Скакал?! Ведь было же! ведь правда! Не помнят
Он в юности был идиотом И к старости умней не стал Но в чем-то он мудрее стал И прозорливее стал в чем-то
Он юношеству стал пример Работы жизни кропотливой А умные - средь них счастливый Отыщешь, сыщешь ли пример?! И их самих уже не сыщешь
ОХОТА НА СЛОНОВ В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ
Вот слон не чуя мощных ног Бежит по выжженым покосам Охотник же из леспромхоза Уже лежит взведя курок
И метит точно в левый глаз Чтоб пулей не попортить шкуру Слон умирает очень скоро И думает: вот в прошлый раз Точно так же было
Посредине мирозданья Среди маленькой Москвы Я страдаю от страданья Сам к тому ж ничтожно мал Ну а если б я страдал Видя это или это То страдания предметы Принимали б мой размер Но страданьем же страданья Я объемлю мирозданье Превышая и Москву
Свет зажигается - страшный налет На мирное население Кто налетает? и кто это бьет Вечером в воскресенье
Я налетаю и я это бью Скопища тараканов Громко победные песни пою Воду пускаю из крана
Милые, бедные, я же не зверь! Не мериканц во Вьетнаме! Да что поделаешь - это увы В нас, и вне нас, и над нами
Счастье, счастье, где ты? Где ты? И в какой ты стороне? Из-под мышки вдруг оно Отвечает: вот я! Вот я! Ах ты, милое мое! Детка ненаглядная! Дай тебя я пожалею Ты сиди уж, не высовывайся
Так во всяком безобразье Что-то есть хорошее Вот герой народный - Разин Со княжною брошеной В Волгу бросил ее Разин Дочь живую Персии Так посмотришь: безобразье А красиво - песенно.
Течет красавица-Ока Среди красавицы-Калуги Народ-красавец ноги-руки Под солнцем греет здесь с утра
Днем на работу он уходит К красавцу черному станку А к вечеру опять приходит Жить на красавицу-Оку
И это есть, быть может, кстати Та красота, что через год Иль через два, но в результате Всю землю красотой спасет
Урожай повысился Больше будет хлеба Больше будет времени Рассуждать про небо
Больше будет времени Рассуждать про небо Урожай понизится Меньше станет хлеба
Чем больше Родину мы любим Тем меньше нравимся мы ей! Так я сказал в один из дней И до сих пор не передумал
Что-то воздух какой-то кривой Так вот выйдешь в одном направленье А уходишь в другом направленье Да и не возвратишься домой А, бывает, вернешься - Бог мой Что-то дом уж какой-то кривой И в каком-то другом направленье Направлен
Эти дикости природы Безусловно поражают Эти молнии сверкают! Эти яростные воды!
Ну а спросишь их: зачем? Отвечают, что так надо Ну, раз надо - значит надо Мы ведь тоже - понимаем
Как бы ни разнились философия и литература, оба дискурса стараются гарантировать себе неистребимость, всегдашнюю релевантность за счет своих предметов: сущего в одном случае, к себе возвращающегося начала — в другом.
Отвсюду виден Милиционер
С Востока виден Милиционер
И с моря виден Милиционер
И с неба виден Милиционер
. Да он и не скрывается
Константин Вялов (1900–1976). Милиционер (1923)
Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея (Москва)
Когда на этом месте древний Рим
Законы утверждал и государство
То москвичи в сенат ходили в тогах
Увенчанные лавровым венком
Теперь юбчонки разные и джинсы
Но тоже ведь — на зависть всему свету
И под одеждой странной современной
Все бьется сердце гордых москвичей
Быт, уравновешенный с бытием, утративший отличия от противоположного ему, не имеет и внутри себя никакой ценностной дифференциации. Чтобы подчеркнуть эту неиерархизованность повседневной жизни, Д.А.П. особенно охотно протоколирует в стихах действия, минимальные по своей значимости, никак не нарушающие рутину, ничем не похожие на сенсацию, будь то покупка азу из домовой кухни или рыбного салата, истребление тараканов, стычка с пассажиркой в метро и т. п. С другой стороны, и бытие, не возвышающееся над бытом, лишается разделения на посюстороннюю и потустороннюю области, в него открывается доступ из инобытия. Крестообразное рассечение мира впускает в него еще один мир:
Однажды один взрезывает пространство вертикально, а другой перечеркивает горизонтальными взрезами. Обитатели обоих миров сталкиваются, и на нас вываливается не то что кровавое месиво, а нечто почище — уж и вовсе запредельное.
В результате этих двух сдвигов быт, трансцендируемый сам по себе в сферу удовлетворения первично-биологических человеческих нужд, и бытие, трансцендируемое в сверхъестественность, сливаются в некое неразложимое образование, не предполагающее, что в нем будет наличествовать homo creator — носитель дифференцирующего начала:
Два скульптора стоят перед стихией —
В их мастерской вдруг прорвало сортир
И жижа ползает между творений
Так в верхний мир ворвался нижний мир
Меж двух миров, обоим не ровня
Они стоят, не по себе им стало —
Вот верхний мир сорвался с пьедестала
И их расплющит столкновенье сил
Д.А.П. конструирует тексты, устанавливающие ту или иную нехватку с целью доказать в итоге, что частноотрицательные высказывания, пусть они и фактичны, еще не дают основания для выведения из них общеотрицательного умозаключения:
Если, скажем, есть продукты
То чего-то нет другого
Если ж, скажем, есть другое
То тогда продуктов нет.
Если ж нету ничего
Ни продуктов, ни другого
Все равно чего-то есть —
Ведь живем же, рассуждаем
Когда я говорю: рабочий
То представляю я рабочего
И среди разного и прочего
Его не спутаю я с прочим
Раз любое, даже и доксально-расхожее, слово бытийно, тексту не приходится более делаться преобразователем языка. Автосубверсивная пародия — весть не о бытии, определяющая таковое, а из бытия, не нуждающегося тем самым в определении.
3. Итак, Д.А.П. создает в индивидуальном порядке дискурс, который философичен, точнее, трансфилософичен при всей своей как будто литературности. Что случается в этом дискурсе с конституэнтами художественной речи? Как ведет себя в нем оппозиция, которая сталкивает воспроизводимое начало с генезисом, не обладающим продуктивностью, захлебывающимся, терпящим крах?
В полдневный зной в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я,
Я! Я! Я! Не он! Я лежал — Пригов Дмитрий Александрович!
Кровавая еще дымилась, блестела, сочилась рана
По капле кровь точилась — не его! не его — моя!
Если бы не этот
Скромный жизненный путь —
Быть бы мне убийцей
Иль вовсе кем-нибудь
Кем-нибудь с крылами
С огненным мечом
А так вымою посуду —
— Роди мне зверя! — говорю
Она мне враз рожает зверя —
— Нет, убери назад! не верю!
Роди мне светлую зарю! —
Она в ответ зарю рождает
И самому ж мне подтверждает
Неутраченную способность зачинать чистым словом
Больше будет хлеба
Больше будет времени
Рассуждать про небо
Больше будет времени
Рассуждать про небо
Меньше станет хлеба
…Я и не Я, и не не Я, и Анна, и я и Анна, и не Я и не Анна, и я вижу Анну, и не Я и Анна , и Я и не Анна, и не Я вижу Анну, и не Я не вижу Анну, и не не Я вижу Анну, и не не Я не вижу и не хочу Анну, и не Я не вижу не Анну , и я не вижу не Анну, и Я вижу не Анну, и не не Я не не вижу Анну, и Я не вижу и не хочу Анну…
Логика, никогда не теряющая истинности, не знающая аристотелевских паралогизмов, есть онтологика — лад бытия, где может случиться все что угодно.
О стихотворениях г-на Языкова
Алексей Смирнов Пока не осушена чаша
А.А. Фет О стихотворениях Ф. Тютчева
А.А. Фет О стихотворениях Ф. Тютчева <…> Чем общей поэтическая мысль, при всей своей яркости и силе, чем шире, тоньше и неуловимей расходится круг ее, тем она поэтичней. Она не предназначена, как философская мысль, лежать твердым камнем в общем здании человеческого
ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН Игорь Васильевич ЛОТАРЕВ 4(16).V.1887, Петербург — 20.XII.1941, Таллин
ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН Игорь Васильевич ЛОТАРЕВ 4(16).V.1887, Петербург — 20.XII.1941, Таллин Начало XX века напоминало мрачное удушье перед мировой грозой. Предгрозье, как надвигающийся трагизм жизни, ощущалось всеми, особенно интеллектуалами и читающей публикой. Что делать и где
И. СМИРНОВ Art à Lion
И.П. Смирнов Мегаистория. К исторической типологии культуры[47]
И.П. Смирнов Мегаистория. К исторической типологии культуры[47] <…> Предлагаемая ниже диахроническая концепция литературы (как части культуры) наследует представлениям, изложенным в монографии: И.П. Смирнов, Художественный смысл и эволюция поэтических систем (Москва,
1.4.5. Немецкая тема в стихотворениях 1918–1921 годов
1.4.5. Немецкая тема в стихотворениях 1918–1921 годов В 1918–1922 годах присутствие немецкой темы в стихах Мандельштама ослабевает. Поэт пишет скорбные элегии о прощании со старой культурой, Петрополем и т. д.: отсюда и преобладание античных тем. Немецкие мотивы присутствуют в них
Я трогал листы эквалипта
И знамени трогал подол
И трогал, в другом уже смысле
Порою сердца и умы.
Но жизни, увы, не построишь
На троганье разных вещей.
Ведь принцип один здесь: потрогал -
А после на место положь
А много ли мне в жизни надо? -
Уже и слова не скажу
Как лейбницевская монада
Лечу и что-то там жужжу
Какой-нибудь другой монаде
Она ж в ответ мне: Бога ради
Не жужжи
БАНАЛЬНОЕ РАССУЖДЕНИЕ НА ТЕМУ СВОБОДЫ
Только вымоешь посуду
Глядь - уж новая лежит
Уж какая тут свобода
Тут до старости б дожить
Правда, можно и не мыть
Да вот тут приходят разные
Говорят: посуда грязная! -
Где уж тут свободе быть
Вымою посуду -
Это я люблю
Это успокаивает
Злую кровь мою
Если бы не этот
Скромный жизни путь -
Быть бы мне убийцей
Иль вовсе кем-нибудь
Кем-нибудь с крылами
С огненным мечом
А так вымою посуду -
И снова ничего
***
Я с домашней борюсь энтропией
Как источник энергьи божественной
Незаметные силы слепые
Побеждаю в борьбе неторжественной
В день посуду помою я трижды
Пол помою-протру повсеместно
Мира смысл и структуру я зиждю
На пустом вот казалось бы месте
Когда здесь на посту стоит Милицанер
Ему до Внуково простор весь открывается
На Запад и Восток глядит Милицанер
И пустота за ними открывается
И центр, где стоит Милицанер --
Взгляд на него отвсюду открывается
Отвсюду виден Милиционер
С Востока виден Милиционер
И с моря виден Милиционер
И с неба виден Милиционер
И с-под земли.
Да он и не скрывается
***
В буфете дома литераторов
Пьет пиво Милиционер
Пьет на обычный свой манер
Не видя даже литераторов
Они же смотрят на него
Вокруг него светло и пусто
И все их разные искусства
При нем не значат ничего
Он представляет собой Жизнь
Явившуюся в форме Долга
Жизнь - кратка, а Искусство - долго
И в схватке побеждает Жизнь
Вот дождь идет. Мы с тараканом
Сидим у мокрого окна
И вдаль глядим, где из тумана
Встает желанная страна
Как некий запредельный дым
Я говорю с какой-то негой:
Что, волосатый, улетим! -
Я не могу, я только бегать
Умею! -
Ну, бегай, бегай.
Вот придет водопроводчик
И испортит унитаз
Газовщик испортит газ
Электричество - электрик
Запалит пожар пожарник
Подлость сделает курьер
Но придет Милицанер
Скажет им: не баловаться!
Женщина в метро меня лягнула
Ну, пихаться - там куда ни шло
Здесь же она явно перегнула
Палку, и все дело перешло
В ранг ненужно личных отношений
Я, естественно, в ответ лягнул
Но и тут же попросил прощенья -
Просто я как личность выше был
Народ с одной понятен стороны
С другой же стороны он непонятен
И все зависит от того, с какой зайдешь ты стороны -
С той, что понятен он, иль с той, что непонятен
А ты ему с любой понятен стороны
Или с любой ему ты непонятен
Ты окружен, и у тебя нет стороны
Чтобы понятен был, с другой же - непонятен
Урожай повысился
Больше будет хлеба
Больше будет времени
Рассуждать про небо
Больше будет времени
Рассуждать про небо
Урожай понизится
Меньше станет хлеба
Чем больше Родину мы любим -
Тем меньше нравимся мы ей!
Так я сказал в один из дней
И до сих пор не передумал
БАНАЛЬНОЕ РАССУЖДЕНИЕ НА ТЕМУ: ПОЭЗИЯ И ЗАКОН
Я не выдумал бы Конституцьи
Но зато я придумал стихи
Ясно что Конституцья значительней
Правда, вот и стихи неплохи
Но и правда, что все Конституцьи
Сызмальству подчиняться должны
А стихи -- кто же им подчиняется
Я и сам Конституцьи скорей
Подчинюсь
Самым необычным событием non/fictio№21 стал первый чемпионат по громкому чтению стихов Дмитрия А. Пригова
на нон-фикшн прошел кубок кикиморы
Текст: Александр Соловьев
Фото: из фб-группы Московского поэтического слэма
Участники орали, визжали и хрипели так, что слышно их было на другом конце Гостиного Двора. Родионов же невозмутимо держал у рта каждого микрофон с измерителем децибелов. Кто-то из участников старался просто выжать из собственной глотки все, на что она способна, кто-то, как Ростислав Ярцев, постепенно разворачивая рулон туалетной бумаги, которую он прихватил с собой на сцену, оперным голосом пропел:
Я понял как рожают. Боже
Когда огромным камнем кал
Зачавшись по кишкам мне шёл
Всё разрывая там, что можно
Я выл, рыдал, стенал, я пел
Когда же он на свет явился
Над ним слезою я залился
Прозрачной, но он мёртвым был
Анна Герасимова, встав в позу горниста, комсомольским голосом отрапортовала:
Урожай повысился
Больше будет хлеба
Больше будет времени
Рассуждать про небо
Больше будет времени
Рассуждать про небо
Урожай понизится
Меньше станет хлеба
Кто-то скажет, что все это пустая ерунда и развлечение, а может быть, и вовсе оскорбление памяти великого поэта. И я скажу - все так! Потому что мало было в Русской литературе такого специалиста по ерунде, развлечению, ерничеству, юродству, шутовству и оскорблению памяти великих поэтов, как Дмитрий Александрович Пригов, и за всем этим, как экзистенциальная бездна, разверзается душераздирающий крик кикиморы.
Читайте также: